(no subject)
Nov. 14th, 2016 05:35 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
polet_fantaziiКажется, я не рассказывала историю о том, как я научилась "колоть вены" - если и рассказывала где, то найти не могу.
В СССР врачи внутривенными инъекциями не занимались. Во всяком случае, там, где мне приходилось работать, это была строго сестринская процедура. Но нас поощряли - в основном, хирурги - мол, вы должны уметь, иначе стыд и позор, представьте, что ваша медсестра не может попасть в вену и приходит к вам за помощью. А вы не умеете, и вам стыдно. Я понимала, что они были правы.
Медсестринская практика у нас была после третьего курса. Один месяц, за который мы должны были чего-то там научиться, уколам в том числе. После третьего курса и соответствующей практики, любой студент медвуза имел право подработать медсестрой (медбратом), так что сестринские навыки были очень важны
Я очень хотела научиться. Но очень боялась, что не смогу.
Дело том, что я росла с ярлыком "Юля - руки из жопы". Не знаю, почему и откуда это взялось в моей жизни, но с малых лет, я знала - ЗНАЛА - что у меня руки из жопы, что доверить мне ничего нельзя, стыдилась этого неимоверно и безумно боялась, что у меня ничего не получится.
Места для сестринской практики распределялись деканатом. Мне достался военный госпиталь. Две недели хирургии, две недели терапии.
Это был месяц июль. Пациенты в госпитале делились на две категории: мальчики-срочники, так или иначе пытавшиеся откосить от службы и офицерские жены. Ну так вышло. Один раз за все время, кажется, была какая-то полостная операция, на которой я присутствовала, как в тумане.
Хитом хирургии был мальчик-ботаник с тонкими чертами лица и огромными глазами.
Он не вынес дедовщины (или чего там еще) и выстрелил себе в живот. Наверное, он хотел умереть - те, кто просто хотел откосить, стреляли в конечности обычно.
Повреждения у него были серьезные, но совместимые с жизнью. На тот момент он перенес массу операций, имел кишечную стому, выведенную на переднюю стенку живота, питался через трубочку и имел суперпрозрачный вид. В общем, он шел на поправку, и впереди у него был трибунал.
Медсестры отделения (молоденькие и похожие на женщин Ботичелли) были в него влюблены. Инструкции мне были даны очень четкие: померяшь температуру два раза за смену, результаты доложишь. Попробуешь сделать что-то еще, убьем.
Ну я и мерила температуру все две недели.
Потом была терапия, где, в основном, лежали те самые офицерские жены, лечившиеся от воспаления яичников. У большинства у них были последствия предыдущих лечений в виде огромных и ужасных шрамов на задницах.
Основным методом введения антибиотиков в стране победившего социализма было через жопу, очевидно, в смысле как прямом, так и переносном (в других местах это или таблетки, или таки внутривенно). Шприцы были многоразовые, иголки тупые, препараты аховые, результат проявлялся в абсцессах на пятой точке. В силу анатомических особенностей, абсцессы (гнойники) там заживают плохо и заканчиваются уродующими шрамами.
Ну вы можете себе представить, насколько меня подпускали к царственным генеральским жопам и, тем более, венам.
Практику я закончила полным нулем.
После практики были каникулы.
Я рассказала родителям, что ничему не научилась за практику. Что я безумно боюсь колоть больных - куда бы то ни было. Что я никакой доктор и пропащий человек.
Родители мне посочувствовали. Они мне всегда хотели добра, и это вот "руки-из-жопы" тоже ведь было не со зла, а как бы попытка меня усовершенствовать. Они не знали, что это работает в обратную сторону.
В общем, они проявили акт героизма.
Отец сказал - нам не помешает курс витаминов. Камчатка, ни овощей, ни фруктов, короткое лето, все дела. Папе в вену, маме в попу. Каждый вечер.
Если честно, я не знаю, сделала бы я такое для своих детей.
К сожалению, никто не подумал о том, что для своих детей такое, пожалуй, делать и не стоит.
Не надо учиться на родителях. Не надо оперировать и вообще лечить самых близких родственников (разве только альтернативы нет). Потому что для успешного лечения, а особенно для болезненных процедур, нужна определенная отстраненность, иначе навредишь. Трудно намеренно делать больно тому, кого очень любишь, даже если это нужно. Родители детям еще могут, а вот дети родителям - пока они действительно дети и зависят от родителей - нельзя это, неправильно. Старенькой маме, наверное, можно, потому что ты уже сам выполняешь родительскую роль. А если мама все еще суперавторитет, то не стоит.
Я не знаю, для кого эти ежевечерние иньекции были большей пыткой, для них или для меня. Мое настроение падало ниже нуля часа за два до того, как приходило время кипятить шприцы. Я безумно боялась сделать маме и папе больно. Сделать укол совсем без боли невозможно. Я не справлялась.
У иньекций, как внутривенных так и у внутримышечных, есть определенная техника. Я не могу сказать, что мне совсем не объясняли, как. Но как-то эти объяснения мне не помогали. Возможно, потому, что когда ты делаешь это отстраненно, соблюдая технику, шанс успеха повышается очень сильно. Я толком не понимала, в чем заключается техника и не могла отстраниться. Это равнялось рецепту провала.
Вены у отца были "как веревки" - большие, ярко выраженные. Он сказал - если ты в это не попадешь, ты дура. Это было самое пространное объяснение. Я не попала ни разу.
Мама подставляла свою попу, перекрестившись и напевая какую-то песенку, врагу не сдается наш гордый варяг или что-то другое. Я сломала несколько иголок и погнула несчетное количество. Внутримышечные инъекции очень просты. Направляй иголку перендикулярно попе, двигай руку не от локтя, а в запястье, прилагай опеределенную силу - не очень много, но точно не очень мало. Быстрое введение иглы гораздо легче переносится, чем медленное.
Движимая страхом, я не могла вот так взять и воткнуть иголку в маму. Я замедлялась. Это противоречило технике (которой я не знала) и убивало процесс.
Каждый вечер я плакала, а родители матерились и кричали - мы знаем, что у тебя руки из жопы, но неужели ты не можешь постараться? Посмотри, какое ты уебище! Нам, блядь, больно!
Я уехала после этих каникул травмированная не по детски. Весь четвертый курс я пыталась подработать, делая с подругой научную статистику на одной кафедре, ежедневно с шести до девяти вечера. Ни отдыха, ни свиданок, ничего,чем живут люди девятнадцати лет. Статистика не сошлась, нам не заплатили ни гроша.
На следующий семестр начался пятый курс, я уверилась, что хочу быть акушером, деньги были нужны позарез, деваться было некуда, и я устроилась акушеркой в роддом.
Впрочем, я сначала устроилась медсестрой в другое место - ни много ни мало, в педиатрическое отделение.
От меня там требовалось много каких мелких вещей, расписанных по часам плюс внутрипопочные иньекции малышам в четыре-пять утра. Я ненавидела эту работу. НЕНАВИДЕЛА. Я не могла себя заставить колоть младенчиков, зная, что у меня руки из жопы и что мне ничего нельзя доверить.
Я, видимо, сломалась на причинении боли младенцам - сработали какие-то психологические механизмы, и, не проработав и месяца, я однажды перепутала смены. Пропустила свою смену и вышла в чужую. Уволили меня именно за это - меня предупреждали, что никаких пропусков, никогда, ни за что. Я не намеревалась пропускать, я искренне перепутала календарь. Потрясающе, что наше подсознание делает с нами в неприятных ситуациях.
В общем, уволили меня. Деньги были нужны, акушером я быть хотела, поэтому пошла в роддом и меня взяли акушеркой. Взяли на месте, без особых вопросов, людей им не хватало.
Настоение у меня было как в Сталинграде во время войны (да, я росла в Волгограде и часто бывала на Мамаевом кургане. Я знала, что такое Ни шагу назад, Москва за нами).
На первом ночном дежурстве мне сказали - Юля, в первой палате нужно сделать триаду Николаева. Пойди сделай.
Триада Николаева представляла собой комбинацию витамина Це, глюкозы и кальция - как бы для поддержания плода во время схваток. Препараты кальция при попадании под кожу вызывают жестокое воспаление, с некрозом тканей. Никаких "я попробую", иди и делай.
Я пошла, выбора у меня не было.
Кто рожал в СССР, знает - схватки, боли, грубый персонал, никакого обезболивания.
Женщина, которой была назначена триада, была измучена схватками, с гримасой боли на лице, ей было так больно, что, наверное, ей уже было все равно, что происходит.
Вены у нее были обозначены так себе, не ужас-ужас, но и не очень явные. Времени было часа два ночи, и состояние сознания у меня было несколько измененное от усталости.
Я знала, что я должна. И вот я просто пошла и сделала это. Я не знаю, как, но у меня получилось. Я нащупала вену, получила обратный ток крови, ввела "горячий укол" и ушла на ватных ногах. Никто не аплодировал стоя, но и не орал на меня тоже никто.
С тех пор прошло много лет.
Про внутримышечные инъекции мне начали постепенно говорить - "А что, все уже? Я ничего не почувствовала, у вас легкая рука!"
С внутривенными было не очень просто - я делала их, но нечасто, потом уехала в Израиль, пыталась найти работу, проходила стажировку по терапии (меня туда не взяли - слава Богу - терапия настолько не мое!). Как стажеру, мне приходилось брать анализы крови (из вены) каждый день, по многу раз. Получалось когда как. Никогда не забуду пожилого араба с плохими венами. Он был очень неприятен с самого начала, очень критичен. А я старалась, боялась опростоволоситься, стеснялась плохого иврита, краснела от стыда и не знала, как поставить себя. В вену я попала, но вакуумные израильские пробирки были мне еще внове, и я не справилась с простым механизмом, у пробирки от давления сорвало крышечку, кровь брызнула на все, на мой белый халат, мне в лицо, везде, кроме как куда ей надо было идти, и араб засмеялся мне в лицо, он ничего не сказал, просто заржал ахха-ха-ха, и все вокруг повернулись ко мне, я бы предпочла провалиться сквозь землю, покраснела и бросилась вон из палаты, а потом мне пришлось вернуться туда и притвориться, что ничего не было. Сейчас-то бы я не растерялась (оставив в стороне тот факт, что сейчас такого бы и не произошло). А тогда вот, была печаль.
Я сейчас очень хорошо колю вены. Я прихожу в предоперационное отделение, и сестры иногда, как предсказано, говорят мне - "Доктор, у меня уже три раза не получилось!" И я сажусь у кровати, отпускаю пару шуток, и начинаю делать то, чему училась двадцать лет. Иногда не получается, да, бывает. Но чаще всего таки да, и как пациент, так и семья внезапно смотрят на меня с уважением, и внезапно мой акцент перестает быть преградой, и медсестра искренне говорит спасибо (они рады, что кто-то помог, и им больше не надо делать болезненных попыток), и я чувствую себя хорошо. Мама, папа, вас давно нет на свете. Вы, наверное, были бы рады узнать, что руки у меня не из жопы. Я знаю, что вы хотели, как лучше. Просто не знали, как.
В СССР врачи внутривенными инъекциями не занимались. Во всяком случае, там, где мне приходилось работать, это была строго сестринская процедура. Но нас поощряли - в основном, хирурги - мол, вы должны уметь, иначе стыд и позор, представьте, что ваша медсестра не может попасть в вену и приходит к вам за помощью. А вы не умеете, и вам стыдно. Я понимала, что они были правы.
Медсестринская практика у нас была после третьего курса. Один месяц, за который мы должны были чего-то там научиться, уколам в том числе. После третьего курса и соответствующей практики, любой студент медвуза имел право подработать медсестрой (медбратом), так что сестринские навыки были очень важны
Я очень хотела научиться. Но очень боялась, что не смогу.
Дело том, что я росла с ярлыком "Юля - руки из жопы". Не знаю, почему и откуда это взялось в моей жизни, но с малых лет, я знала - ЗНАЛА - что у меня руки из жопы, что доверить мне ничего нельзя, стыдилась этого неимоверно и безумно боялась, что у меня ничего не получится.
Места для сестринской практики распределялись деканатом. Мне достался военный госпиталь. Две недели хирургии, две недели терапии.
Это был месяц июль. Пациенты в госпитале делились на две категории: мальчики-срочники, так или иначе пытавшиеся откосить от службы и офицерские жены. Ну так вышло. Один раз за все время, кажется, была какая-то полостная операция, на которой я присутствовала, как в тумане.
Хитом хирургии был мальчик-ботаник с тонкими чертами лица и огромными глазами.
Он не вынес дедовщины (или чего там еще) и выстрелил себе в живот. Наверное, он хотел умереть - те, кто просто хотел откосить, стреляли в конечности обычно.
Повреждения у него были серьезные, но совместимые с жизнью. На тот момент он перенес массу операций, имел кишечную стому, выведенную на переднюю стенку живота, питался через трубочку и имел суперпрозрачный вид. В общем, он шел на поправку, и впереди у него был трибунал.
Медсестры отделения (молоденькие и похожие на женщин Ботичелли) были в него влюблены. Инструкции мне были даны очень четкие: померяшь температуру два раза за смену, результаты доложишь. Попробуешь сделать что-то еще, убьем.
Ну я и мерила температуру все две недели.
Потом была терапия, где, в основном, лежали те самые офицерские жены, лечившиеся от воспаления яичников. У большинства у них были последствия предыдущих лечений в виде огромных и ужасных шрамов на задницах.
Основным методом введения антибиотиков в стране победившего социализма было через жопу, очевидно, в смысле как прямом, так и переносном (в других местах это или таблетки, или таки внутривенно). Шприцы были многоразовые, иголки тупые, препараты аховые, результат проявлялся в абсцессах на пятой точке. В силу анатомических особенностей, абсцессы (гнойники) там заживают плохо и заканчиваются уродующими шрамами.
Ну вы можете себе представить, насколько меня подпускали к царственным генеральским жопам и, тем более, венам.
Практику я закончила полным нулем.
После практики были каникулы.
Я рассказала родителям, что ничему не научилась за практику. Что я безумно боюсь колоть больных - куда бы то ни было. Что я никакой доктор и пропащий человек.
Родители мне посочувствовали. Они мне всегда хотели добра, и это вот "руки-из-жопы" тоже ведь было не со зла, а как бы попытка меня усовершенствовать. Они не знали, что это работает в обратную сторону.
В общем, они проявили акт героизма.
Отец сказал - нам не помешает курс витаминов. Камчатка, ни овощей, ни фруктов, короткое лето, все дела. Папе в вену, маме в попу. Каждый вечер.
Если честно, я не знаю, сделала бы я такое для своих детей.
К сожалению, никто не подумал о том, что для своих детей такое, пожалуй, делать и не стоит.
Не надо учиться на родителях. Не надо оперировать и вообще лечить самых близких родственников (разве только альтернативы нет). Потому что для успешного лечения, а особенно для болезненных процедур, нужна определенная отстраненность, иначе навредишь. Трудно намеренно делать больно тому, кого очень любишь, даже если это нужно. Родители детям еще могут, а вот дети родителям - пока они действительно дети и зависят от родителей - нельзя это, неправильно. Старенькой маме, наверное, можно, потому что ты уже сам выполняешь родительскую роль. А если мама все еще суперавторитет, то не стоит.
Я не знаю, для кого эти ежевечерние иньекции были большей пыткой, для них или для меня. Мое настроение падало ниже нуля часа за два до того, как приходило время кипятить шприцы. Я безумно боялась сделать маме и папе больно. Сделать укол совсем без боли невозможно. Я не справлялась.
У иньекций, как внутривенных так и у внутримышечных, есть определенная техника. Я не могу сказать, что мне совсем не объясняли, как. Но как-то эти объяснения мне не помогали. Возможно, потому, что когда ты делаешь это отстраненно, соблюдая технику, шанс успеха повышается очень сильно. Я толком не понимала, в чем заключается техника и не могла отстраниться. Это равнялось рецепту провала.
Вены у отца были "как веревки" - большие, ярко выраженные. Он сказал - если ты в это не попадешь, ты дура. Это было самое пространное объяснение. Я не попала ни разу.
Мама подставляла свою попу, перекрестившись и напевая какую-то песенку, врагу не сдается наш гордый варяг или что-то другое. Я сломала несколько иголок и погнула несчетное количество. Внутримышечные инъекции очень просты. Направляй иголку перендикулярно попе, двигай руку не от локтя, а в запястье, прилагай опеределенную силу - не очень много, но точно не очень мало. Быстрое введение иглы гораздо легче переносится, чем медленное.
Движимая страхом, я не могла вот так взять и воткнуть иголку в маму. Я замедлялась. Это противоречило технике (которой я не знала) и убивало процесс.
Каждый вечер я плакала, а родители матерились и кричали - мы знаем, что у тебя руки из жопы, но неужели ты не можешь постараться? Посмотри, какое ты уебище! Нам, блядь, больно!
Я уехала после этих каникул травмированная не по детски. Весь четвертый курс я пыталась подработать, делая с подругой научную статистику на одной кафедре, ежедневно с шести до девяти вечера. Ни отдыха, ни свиданок, ничего,чем живут люди девятнадцати лет. Статистика не сошлась, нам не заплатили ни гроша.
На следующий семестр начался пятый курс, я уверилась, что хочу быть акушером, деньги были нужны позарез, деваться было некуда, и я устроилась акушеркой в роддом.
Впрочем, я сначала устроилась медсестрой в другое место - ни много ни мало, в педиатрическое отделение.
От меня там требовалось много каких мелких вещей, расписанных по часам плюс внутрипопочные иньекции малышам в четыре-пять утра. Я ненавидела эту работу. НЕНАВИДЕЛА. Я не могла себя заставить колоть младенчиков, зная, что у меня руки из жопы и что мне ничего нельзя доверить.
Я, видимо, сломалась на причинении боли младенцам - сработали какие-то психологические механизмы, и, не проработав и месяца, я однажды перепутала смены. Пропустила свою смену и вышла в чужую. Уволили меня именно за это - меня предупреждали, что никаких пропусков, никогда, ни за что. Я не намеревалась пропускать, я искренне перепутала календарь. Потрясающе, что наше подсознание делает с нами в неприятных ситуациях.
В общем, уволили меня. Деньги были нужны, акушером я быть хотела, поэтому пошла в роддом и меня взяли акушеркой. Взяли на месте, без особых вопросов, людей им не хватало.
Настоение у меня было как в Сталинграде во время войны (да, я росла в Волгограде и часто бывала на Мамаевом кургане. Я знала, что такое Ни шагу назад, Москва за нами).
На первом ночном дежурстве мне сказали - Юля, в первой палате нужно сделать триаду Николаева. Пойди сделай.
Триада Николаева представляла собой комбинацию витамина Це, глюкозы и кальция - как бы для поддержания плода во время схваток. Препараты кальция при попадании под кожу вызывают жестокое воспаление, с некрозом тканей. Никаких "я попробую", иди и делай.
Я пошла, выбора у меня не было.
Кто рожал в СССР, знает - схватки, боли, грубый персонал, никакого обезболивания.
Женщина, которой была назначена триада, была измучена схватками, с гримасой боли на лице, ей было так больно, что, наверное, ей уже было все равно, что происходит.
Вены у нее были обозначены так себе, не ужас-ужас, но и не очень явные. Времени было часа два ночи, и состояние сознания у меня было несколько измененное от усталости.
Я знала, что я должна. И вот я просто пошла и сделала это. Я не знаю, как, но у меня получилось. Я нащупала вену, получила обратный ток крови, ввела "горячий укол" и ушла на ватных ногах. Никто не аплодировал стоя, но и не орал на меня тоже никто.
С тех пор прошло много лет.
Про внутримышечные инъекции мне начали постепенно говорить - "А что, все уже? Я ничего не почувствовала, у вас легкая рука!"
С внутривенными было не очень просто - я делала их, но нечасто, потом уехала в Израиль, пыталась найти работу, проходила стажировку по терапии (меня туда не взяли - слава Богу - терапия настолько не мое!). Как стажеру, мне приходилось брать анализы крови (из вены) каждый день, по многу раз. Получалось когда как. Никогда не забуду пожилого араба с плохими венами. Он был очень неприятен с самого начала, очень критичен. А я старалась, боялась опростоволоситься, стеснялась плохого иврита, краснела от стыда и не знала, как поставить себя. В вену я попала, но вакуумные израильские пробирки были мне еще внове, и я не справилась с простым механизмом, у пробирки от давления сорвало крышечку, кровь брызнула на все, на мой белый халат, мне в лицо, везде, кроме как куда ей надо было идти, и араб засмеялся мне в лицо, он ничего не сказал, просто заржал ахха-ха-ха, и все вокруг повернулись ко мне, я бы предпочла провалиться сквозь землю, покраснела и бросилась вон из палаты, а потом мне пришлось вернуться туда и притвориться, что ничего не было. Сейчас-то бы я не растерялась (оставив в стороне тот факт, что сейчас такого бы и не произошло). А тогда вот, была печаль.
Я сейчас очень хорошо колю вены. Я прихожу в предоперационное отделение, и сестры иногда, как предсказано, говорят мне - "Доктор, у меня уже три раза не получилось!" И я сажусь у кровати, отпускаю пару шуток, и начинаю делать то, чему училась двадцать лет. Иногда не получается, да, бывает. Но чаще всего таки да, и как пациент, так и семья внезапно смотрят на меня с уважением, и внезапно мой акцент перестает быть преградой, и медсестра искренне говорит спасибо (они рады, что кто-то помог, и им больше не надо делать болезненных попыток), и я чувствую себя хорошо. Мама, папа, вас давно нет на свете. Вы, наверное, были бы рады узнать, что руки у меня не из жопы. Я знаю, что вы хотели, как лучше. Просто не знали, как.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2016-11-15 02:01 pm (UTC)no subject
Date: 2016-11-15 07:53 pm (UTC)