![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
polet_fantazii1991 год я встречала на работе, в небольшом роддоме. Подробностей не помню - наверняка, принесли чего-то из дому, выпили немного спирту, как положено в российских больницах.
Сейчас это вспоминать немного странно - представить себе врача, который выпивает на дежурстве в штатах, я не могу. С Новым годом канули в прошлое надежды, связанные с перестройкой, с экономикой начало происходить что-то, что не поддавалось пониманию. В магазинах и до этого было не бог весть какое изобилие, но тут и вовсе все опустело, как корова языком слизнула. Появились талоны - помните? На каждого человека определенное количество изделий мучнистых, сахаристых, алкогольных. Талоны можно было отоварить только по месту жительства, и централизм опять показал себя во всей красе - те, кто жил в центральных или просто больших районах, могли на свои талоны купить хоть что-то приличное, а я жила в пригороде, забытом богом месте, и все, что завозили в сельпо, это слипшиеся сливовые карамельки и серую муку второго сорта. А, да, еще макароны. Эти макароны я скупала регулярно, складывала в шкафы, и очень хорошо - потом, в начале 95-го, нам с сыном довелось их подъесть, перебрав и выбросив жучков.
Вокруг царил ажиотаж - народ не мог прийти в себя от потери денег, многие потеряли абсолютно все, скопленное на жизнь. Мне терять было нечего, мне даже обменивать на тот момент ничего не пришлось. Я совсем недавно начала работать, зарабатывать какие-то деньги. Вместе с дежурствами и вечерней подработкой в кооперативе выходило, кстати, совсем неплохо, рублей 450 в месяц, очень приличные деньги до реформы. Но пока я жила с мужем, денег не оставалось, они рассеивались непонятно куда. У него были дорогие хобби - фотография, музыка, а зарплату он получал аспирантскую. Где-то всего за несколько месяцев до 91-го он, смертельно обиженный моей "сволочной еврейской сущностью", хлопнул дверью и ушел навсегда к маме. За эти несколько месяцев без него у меня скопилась охрененная сумма денег, и как раз перед Новым годом я выиграла в лотерее, которая проводилась на работе, цветной телевизор. "Радуга", что ли. Как раз охрененную сумму денег он и стоил, так что к реформам я подошла без копейки наличных и с цветным телевизором в большой комнате. (В тогдашних условиях выигрыш в лотерею означал не получить вещь даром, а получить возможность эту вещь купить, без блата, очередей и переплаты).
Уход мужа внезапно принес мне облегчение по всем фронтам - теперь у меня не только оставались все заработанные мной деньги, но и прекратились изматывающие скандалы, вечные нытье и зудеж, я внезапно оказалась никому ничего не обязана, могла готовить, а могла и не готовить, нам с дочкой много было не надо, после дежурства можно было не хайдокаться со стиркой-глажкой, а лечь спать, без мужа и мамы рядом никто не заставлял меня чувствовать себя вечно виноватой перед всеми школьницей. Казалось, живи и радуйся. Я и радовалась пару месяцев, а потом совершенно нечаянно влюбилась. Влюбилась по уши, безоглядно и безвозвратно, немножечко до наступления 91-го, так что в 91-м страсти горели вовсю. Выйти замуж за этого человека я не могла, он был женат на странной женщине, не любившей его, но постоянно угрожавшей самоубийством в случае, если он уйдет, и какое-то время я тщетно пыталась перебороть свои чувства. Вспоминать происходившее в деталях мне и сейчас тяжело, скажу лишь, что ничего мне перебороть не удалось, и отношения эти, приносившие одновременно и невероятную боль, и такое же невероятное счастье, разрубила только его смерть в 1995м.
По весне ко мне совершенно внезапно решил вернуться муж. Я оказалась в затруднении - замужней женщиной я себя давно уже не считала, чувств к мужу не осталось никаких, а вот твердости не пустить его на порог, к сожалению, мне не хватило. Впрочем, я сообщила ему, что больше его не люблю и ничего ему не обещаю - он согласился, вошел и стал старательно делать вид, что ничего не произошло.
Я жила своей жизнью, возвращалась поздно, мне не нужно было больше от моего мужа ничего - ни разговоров, ни отношений, его присутствие меня тяготило. Я очень старалась быть для него хорошей женой в свое время, но характер у меня такой, что терпеть измывательства я могу, но незначительное время, и прощать умею тоже, но не бесконечно. Он этого не понял.
Через месяц ему официально доложили о моем романе, и вот тут все и началось. Он счел себя оскорбленным и устроил со своими родственниками форменный дебош. Вернувшись однажды с работы, я нашла почти пустой дом, вещи были перерыты как после хорошего обыска, семейные фотографии порваны в мелкие клочки и рассыпаны по углам, за комоды, за шкафы, исчезла и книжечка, в которой были мои первые литературные опыты, оформленные, от большого ума, в стиле дневника. Книжечка эта была потом мужем перефотографирована (с использованием аппаратуры, купленной на мои деньги. Ксерокс еще не вошел в ежедневный обиход), распечатана в нескольких экземплярах и разослана друзьям, моим родителям и моему начальству как компромат.
Стыд, который мне тогда довелось пережить, видимо, превысил все пределы, отпущенные мне для этой жизни, и сейчас, описывая то, что происходило тогда, я не испытываю абсолютно ничего. Мне глубоко безразлично, что кто-то сочтет этот рассказ чересчур личным. Кроме того, это было чертовски давно, и, как мне сейчас кажется, происходило как бы и не со мной.
Родственники звонили мне на работу и угрожали отсудить у меня квартиру через знакомых судей. Квартира принадлежала моему отцу (как житель крайнего севера, он имел право на две квартиры, на Камчатке и на материке), а отец в свое время сказал, что моего мужа он в своей квартире не пропишет никогда и ни за что, хотя муж очень просил, говорил, что это - доказательство моего доверия и моей любви. Я тогда обиделась на отца, но в тот год была ему очень благодарна.
Я подала на развод. Надо сказать, что судья, выслушав все материалы дела, очень впечатлилась и пообещала развести нас в рекордные сроки. Так оно и случилось - через пару недель состоялся суд, и моему мужу задали один вопрос - "Правда ли, что вы забрали и распространили то, что посчитали дневником своей жены?" Муж не отрицал, с места вскочила его мать, начала кричать, что это сделала она, в целях защитить сыночка от "этой". Судья скривилась, сказала, что считает этот поступок отвратительным и стукнула молоточком по столу - "разведены без материальных претензий".
На конец 1991 года я оказалась разведенной, а, значит, независимой ни от кого молодой женщиной с ребенком, с хорошей, хоть и тяжелой работой, со скромным, но на тот момент достаточным для жизни заработком (реформы мгновенно превратили очень хорошие деньги в деньги более, чем скромные, тем более, что выплачивать их все чаще и чаще начали с задержкой). Я переживала пик того, что оказалось любовью моей жизни и принесло мне моего сына в следующем году.
Сейчас это вспоминать немного странно - представить себе врача, который выпивает на дежурстве в штатах, я не могу. С Новым годом канули в прошлое надежды, связанные с перестройкой, с экономикой начало происходить что-то, что не поддавалось пониманию. В магазинах и до этого было не бог весть какое изобилие, но тут и вовсе все опустело, как корова языком слизнула. Появились талоны - помните? На каждого человека определенное количество изделий мучнистых, сахаристых, алкогольных. Талоны можно было отоварить только по месту жительства, и централизм опять показал себя во всей красе - те, кто жил в центральных или просто больших районах, могли на свои талоны купить хоть что-то приличное, а я жила в пригороде, забытом богом месте, и все, что завозили в сельпо, это слипшиеся сливовые карамельки и серую муку второго сорта. А, да, еще макароны. Эти макароны я скупала регулярно, складывала в шкафы, и очень хорошо - потом, в начале 95-го, нам с сыном довелось их подъесть, перебрав и выбросив жучков.
Вокруг царил ажиотаж - народ не мог прийти в себя от потери денег, многие потеряли абсолютно все, скопленное на жизнь. Мне терять было нечего, мне даже обменивать на тот момент ничего не пришлось. Я совсем недавно начала работать, зарабатывать какие-то деньги. Вместе с дежурствами и вечерней подработкой в кооперативе выходило, кстати, совсем неплохо, рублей 450 в месяц, очень приличные деньги до реформы. Но пока я жила с мужем, денег не оставалось, они рассеивались непонятно куда. У него были дорогие хобби - фотография, музыка, а зарплату он получал аспирантскую. Где-то всего за несколько месяцев до 91-го он, смертельно обиженный моей "сволочной еврейской сущностью", хлопнул дверью и ушел навсегда к маме. За эти несколько месяцев без него у меня скопилась охрененная сумма денег, и как раз перед Новым годом я выиграла в лотерее, которая проводилась на работе, цветной телевизор. "Радуга", что ли. Как раз охрененную сумму денег он и стоил, так что к реформам я подошла без копейки наличных и с цветным телевизором в большой комнате. (В тогдашних условиях выигрыш в лотерею означал не получить вещь даром, а получить возможность эту вещь купить, без блата, очередей и переплаты).
Уход мужа внезапно принес мне облегчение по всем фронтам - теперь у меня не только оставались все заработанные мной деньги, но и прекратились изматывающие скандалы, вечные нытье и зудеж, я внезапно оказалась никому ничего не обязана, могла готовить, а могла и не готовить, нам с дочкой много было не надо, после дежурства можно было не хайдокаться со стиркой-глажкой, а лечь спать, без мужа и мамы рядом никто не заставлял меня чувствовать себя вечно виноватой перед всеми школьницей. Казалось, живи и радуйся. Я и радовалась пару месяцев, а потом совершенно нечаянно влюбилась. Влюбилась по уши, безоглядно и безвозвратно, немножечко до наступления 91-го, так что в 91-м страсти горели вовсю. Выйти замуж за этого человека я не могла, он был женат на странной женщине, не любившей его, но постоянно угрожавшей самоубийством в случае, если он уйдет, и какое-то время я тщетно пыталась перебороть свои чувства. Вспоминать происходившее в деталях мне и сейчас тяжело, скажу лишь, что ничего мне перебороть не удалось, и отношения эти, приносившие одновременно и невероятную боль, и такое же невероятное счастье, разрубила только его смерть в 1995м.
По весне ко мне совершенно внезапно решил вернуться муж. Я оказалась в затруднении - замужней женщиной я себя давно уже не считала, чувств к мужу не осталось никаких, а вот твердости не пустить его на порог, к сожалению, мне не хватило. Впрочем, я сообщила ему, что больше его не люблю и ничего ему не обещаю - он согласился, вошел и стал старательно делать вид, что ничего не произошло.
Я жила своей жизнью, возвращалась поздно, мне не нужно было больше от моего мужа ничего - ни разговоров, ни отношений, его присутствие меня тяготило. Я очень старалась быть для него хорошей женой в свое время, но характер у меня такой, что терпеть измывательства я могу, но незначительное время, и прощать умею тоже, но не бесконечно. Он этого не понял.
Через месяц ему официально доложили о моем романе, и вот тут все и началось. Он счел себя оскорбленным и устроил со своими родственниками форменный дебош. Вернувшись однажды с работы, я нашла почти пустой дом, вещи были перерыты как после хорошего обыска, семейные фотографии порваны в мелкие клочки и рассыпаны по углам, за комоды, за шкафы, исчезла и книжечка, в которой были мои первые литературные опыты, оформленные, от большого ума, в стиле дневника. Книжечка эта была потом мужем перефотографирована (с использованием аппаратуры, купленной на мои деньги. Ксерокс еще не вошел в ежедневный обиход), распечатана в нескольких экземплярах и разослана друзьям, моим родителям и моему начальству как компромат.
Стыд, который мне тогда довелось пережить, видимо, превысил все пределы, отпущенные мне для этой жизни, и сейчас, описывая то, что происходило тогда, я не испытываю абсолютно ничего. Мне глубоко безразлично, что кто-то сочтет этот рассказ чересчур личным. Кроме того, это было чертовски давно, и, как мне сейчас кажется, происходило как бы и не со мной.
Родственники звонили мне на работу и угрожали отсудить у меня квартиру через знакомых судей. Квартира принадлежала моему отцу (как житель крайнего севера, он имел право на две квартиры, на Камчатке и на материке), а отец в свое время сказал, что моего мужа он в своей квартире не пропишет никогда и ни за что, хотя муж очень просил, говорил, что это - доказательство моего доверия и моей любви. Я тогда обиделась на отца, но в тот год была ему очень благодарна.
Я подала на развод. Надо сказать, что судья, выслушав все материалы дела, очень впечатлилась и пообещала развести нас в рекордные сроки. Так оно и случилось - через пару недель состоялся суд, и моему мужу задали один вопрос - "Правда ли, что вы забрали и распространили то, что посчитали дневником своей жены?" Муж не отрицал, с места вскочила его мать, начала кричать, что это сделала она, в целях защитить сыночка от "этой". Судья скривилась, сказала, что считает этот поступок отвратительным и стукнула молоточком по столу - "разведены без материальных претензий".
На конец 1991 года я оказалась разведенной, а, значит, независимой ни от кого молодой женщиной с ребенком, с хорошей, хоть и тяжелой работой, со скромным, но на тот момент достаточным для жизни заработком (реформы мгновенно превратили очень хорошие деньги в деньги более, чем скромные, тем более, что выплачивать их все чаще и чаще начали с задержкой). Я переживала пик того, что оказалось любовью моей жизни и принесло мне моего сына в следующем году.
