(no subject)
Nov. 23rd, 2005 09:56 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
polet_fantaziiЕсть такой психологический феномен - если какая-то черта в человеке бросается тебе в глаза и раздражает, то, скорее всего, эта же черта есть и у тебя, но ты ее не хочешь признать, отрицаешь ее существование. Именно благодаря этому феномену родилась поговорка про соринку в чужом глазу и бревно - в собственном.
Вчера, проходя через предоперационное отделение, слышу громкий разговор медсестры по телефону - вызывает переводчика, говорящего по русски. Ну, я, ясен пень, подошла - могу помочь, если что срочно надо, говорю. Сестра обрадовалась, объясняет ситуацию - мол, так и так, русский пациент, по-английски не понимает совсем, его операция назначена на час дня, но у доктора сейчас экстренный случай, они идут с этим экстренным больным в СиТи, и неизвестно, что будет дальше. Доктор звонил, дико извинялся, и просил больного решить - либо подождать, но неизвестно, сколько, либо идти домой, и операцию перенесут на другое удобное для него время. Неприятно, да, но ничего не поделаешь - экстренность есть экстренность. Я видела, как они возились с экстренным, кстати - не знала, в чем дело, но с первого взгляда было видно, что дело плохо.
Захожу за занавесочку и вижу немолодую пару, лет под семьдесят, наверное. Он лежит на койке во фрунт, натянутый, как струна, она, такая же напряженная, сидит рядом, сжимает платочек. Скулы у обоих ходуном ходят. Ну, я представляюсь, и начинаю все объяснять - мол, вы знаете, так получилось, очень неудачно, пожалуйста, извините...
А они в ответ и выдали на полную катушку - конечно, они все понимают, страховка у них не та, что надо, языка нет, рылом не вышли, родились не там, где надо, операцию второй раз уже переносят, своих, небось, прооперировали бы уже давно, а тут пенсионеры, с которых взять нечего, и тэ дэ, и тэ пэ, понеслась душа в рай.
Я руку на сердце положила, еще раз объяснила все вежливо, и пошла. Они сказали, что будут сидеть до победного, никуда с места не сдвинутся, все издевательства над собой выдержат, варягам россов не побить, они еще поголодают здесь, помучаются, но не уйдут, иначе их так и будут мариновать до бесконечности..
Так мне неприятно стало от этой закостенелости, подозрительности, от этого страха, что все, кто могут, непременно тебя используют, обойдут и обманут при первой возможности. Так это характерно именно для наших (в смысле, не наши такие тоже наверняка есть, но у наших пациентов эти черты встречаются гораздо чаще).
А потом подумала - и стало мне еще неприятнее, потому что поняла, что, блин, и сама иногда точно так же реагирую на некоторые вещи, совершенно неадекватно. Пусть не так выражено, я помоложе, все таки, но по сути - так же. И вот до сих пор мне от этого неприятно. И все Антон Павлович вспоминается - он, конечно, при совке не жил, но очень уж его фраза про выдавливание раба к этой ситуации подходит. Может, это и не совковая заморочка вовсе, может, и он говорил о том же? Это ведь очень рабская черта - вот так самого себя унизить мысленно, а потом дрожащим от негодования голосом сказать - "Да, я жалок, я ничтожен. Вот, плюйте в меня!" А никто и собирался плевать, между тем...
Вчера, проходя через предоперационное отделение, слышу громкий разговор медсестры по телефону - вызывает переводчика, говорящего по русски. Ну, я, ясен пень, подошла - могу помочь, если что срочно надо, говорю. Сестра обрадовалась, объясняет ситуацию - мол, так и так, русский пациент, по-английски не понимает совсем, его операция назначена на час дня, но у доктора сейчас экстренный случай, они идут с этим экстренным больным в СиТи, и неизвестно, что будет дальше. Доктор звонил, дико извинялся, и просил больного решить - либо подождать, но неизвестно, сколько, либо идти домой, и операцию перенесут на другое удобное для него время. Неприятно, да, но ничего не поделаешь - экстренность есть экстренность. Я видела, как они возились с экстренным, кстати - не знала, в чем дело, но с первого взгляда было видно, что дело плохо.
Захожу за занавесочку и вижу немолодую пару, лет под семьдесят, наверное. Он лежит на койке во фрунт, натянутый, как струна, она, такая же напряженная, сидит рядом, сжимает платочек. Скулы у обоих ходуном ходят. Ну, я представляюсь, и начинаю все объяснять - мол, вы знаете, так получилось, очень неудачно, пожалуйста, извините...
А они в ответ и выдали на полную катушку - конечно, они все понимают, страховка у них не та, что надо, языка нет, рылом не вышли, родились не там, где надо, операцию второй раз уже переносят, своих, небось, прооперировали бы уже давно, а тут пенсионеры, с которых взять нечего, и тэ дэ, и тэ пэ, понеслась душа в рай.
Я руку на сердце положила, еще раз объяснила все вежливо, и пошла. Они сказали, что будут сидеть до победного, никуда с места не сдвинутся, все издевательства над собой выдержат, варягам россов не побить, они еще поголодают здесь, помучаются, но не уйдут, иначе их так и будут мариновать до бесконечности..
Так мне неприятно стало от этой закостенелости, подозрительности, от этого страха, что все, кто могут, непременно тебя используют, обойдут и обманут при первой возможности. Так это характерно именно для наших (в смысле, не наши такие тоже наверняка есть, но у наших пациентов эти черты встречаются гораздо чаще).
А потом подумала - и стало мне еще неприятнее, потому что поняла, что, блин, и сама иногда точно так же реагирую на некоторые вещи, совершенно неадекватно. Пусть не так выражено, я помоложе, все таки, но по сути - так же. И вот до сих пор мне от этого неприятно. И все Антон Павлович вспоминается - он, конечно, при совке не жил, но очень уж его фраза про выдавливание раба к этой ситуации подходит. Может, это и не совковая заморочка вовсе, может, и он говорил о том же? Это ведь очень рабская черта - вот так самого себя унизить мысленно, а потом дрожащим от негодования голосом сказать - "Да, я жалок, я ничтожен. Вот, плюйте в меня!" А никто и собирался плевать, между тем...
