Новый год в селе Сметанкино
Dec. 6th, 2007 03:00 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
polet_fantaziiЕще часть сказки.
3
И только когда и он уснул под пестрым покрывалом (а звонкое похрапывание не оставляло сомнений в том, что он действительно уснул), из неприметной щели в стене выползла крыса Брунгильда.
Брунгильда жила в доме с незапамятных времен - с самого своего рождения. Жильцы в доме время от времени менялись, но всех их объединяла одна отвратительная черта - совершенно тупая и беспросветная нелюбовь к крысам. Жильцы заводили кошек, подмешивали отраву во вкусные сырные шарики и битое стекло в замазку для крысиных ходов. В борьбе с жильцами пали родители Брунгильды, родные и двоюродные дяди и тети, дедушки и бабушки, а также братья и сестры. Наверняка и самой Брунгильды давно не было бы в живых, кабы не ее острый ум, врожденная храбрость и обостренный нюх, позволявший учуять издалека не только лакомый кусочек, но и любую опасность. Кроме того, Брунгильда, в отличие от остального крысиного племени, которое досаждало Дому, прогрызая ходы и норы в его деревянном теле, сумела однажды принести ему неоспоримую пользу, даже спасти его от верной гибели. В чем именно заключался ее геройский поступок, она никому не рассказывала, и это осталось тайной, известной только ей - и Дому, потому что Дому известно абсолютно все, происходящее в его стенах. Дом заслуги не забыл, и, если остальному крысиному роду он не благоволил, то для Брунгильды сделал исключение, а, согласитесь, гораздо легче выжить в окружении врагов, если тебе помогают пол и стены. Брунгильда дожила до очень почтенных лет, но она была одинока, угрюма, и характер ее с ходом времени становился все хуже и хуже.
Людей Брунгильда не любила большой и крепкой нелюбовью, нелюбовь эта иногда чуть утихала, иногда усиливалась в зависимости разных приходящих и уходящих обстоятельств, тайных, как и большая часть загадочной Брунгильдиной жизни.. В то же время, будучи существом необычайно умным, Брунгильда хорошо понимала, что от людей зависит многое - и теплые стены, и корки хлеба, поэтому она смиряла свои чувства и переносила существование людского племени как неизбежное зло.
В эту зиму возникшие обстоятельства к любви не располагали, но, в то же время, зима стояла холодная, снежная, дом долгие месяцы был пуст и нетоплен, и Брунгильде приходилось дышать чаще, чем обычно, чтобы обогреть свои гнездо и постель собственным дыханием. А для теплого и частого дыхания ей нужна была пища, много пищи, за пищей же приходилось бегать по противному глубокому снегу в соседские дворы, со своими хозяевами, котами, и, что более важно - крысами. Конечно, Брунгильда за долгие годы приобрела репутацию сильного и храброго бойца, и соседские крысы в бой с ней вступать не спешили, но и счастливы ее приходу не были, особенно зимой, когда Брунгильда утаскивала у них из под носа лакомый кусочек. Тем более, что кусочки эти не валялись просто так, люди собирали их в мешки и корыта, на корм поросятам, и добыть их было не всегда просто. Последний визит к соседям прошел и вовсе неудачно - Брунгильда поленилась бежать далеко, и наведалась второй раз подряд в один и тот же дом, ближайший - к бабе Вере. Баба Вера была стара, жила одна, хозяйства большого не держала, и разжиться у нее было особенно нечем. Ее собственные крысы и то временами грызли такую неподходящую еду, как сырые морковь и репу из подпола, и сильно рассердились, увидев Брунгильду в своих владениях второй день подряд. Их предводитель Васюк, матерый детина со множеством шрамов, попросил Брунгильду со двора, вежливо, но с нажимом, и стало понятно, что, если она еще раз в ближайшее время покажется на территории Васюка, то репутацию бойца придется подтверждать вновь, а этого Брунгильде совсем не хотелось.
Поэтому Брунгильда была в душе рада появлению в Доме людей. Конечно, обстоятельства препятствовали радости, поэтому высказать эту радость не было никакой возможности, и она осталась тайной, что, впрочем, было неудивительно - подумаешь, одной тайной больше, какая разница?
Брунгильда долго прислушивалась к шуму, раздававшемуся сверху - топоту ног, бряканью печной дверцы и кочерги, скрипу старой деревянной мебели. Она дождалась, пока все утихло, и наступила полная тишина, потом для верности подождала еще, потом, на всякий случай, еще немножко, и только после этого тихо-тихо прокралась сквозь длинный лаз, неприметно выходящий наружу под кухонным столом.
В кухне было темно, и спокойно, и, что очень важно - тепло. Брунгильда повела длинным подвижным носом. Нос ожил и затрепетал, принюхиваясь, завертелся, да так резво, что, казалось, вот-вот он спрыгнет со своего места на серой крысиной мордочке и поскачет по полу, туда, откуда доносились потоки восхитительных, дивных запахов. Запахов еды.
Брунгильде и самой хотелось сорваться с места и броситься туда, куда звал ее нюх. Но, иди она на поводу у собственных носа и желудка, то не была бы она Брунгильдой, а, если учесть все возможные трудности жизни, то, скорее всего, она бы давно уже и не была вообще. Однако же она была, и вообще, и самой собой в частности, а потому, презрев и голодные спазмы в животе, и набегающую слюну, Брунгильда очень медленно и плавно, без суетливых движений, приблизилась к источникам соблазнительных запахов - к пакетам и сверткам, ворохом оставленным на полу.
Бесстрашного разведчика и обыкновенную серую крысу роднит одно обстоятельство: для них обоих самое главное в жизни - это не оставить следов. Оставленный след равнозначен смертному приговору, ибо люди преследуют с одинаковой ненавистью и чужих лазутчиков, и крыс. Глупая неопытная крыса, найдя еду, не думает о последствиях, а вгрызается острыми зубами в первый же лакомый кусочек. На следующий день люди находят прогрызенный мешок или объеденный кусок пирога, и немедленно отправляются в магазины на поиски яду. Брунгильде это было хорошо известно. И поэтому давным-давно она поставила себе за правило прикасаться только к тому, что можно или полностью съесть на месте, или утащить к себе в нору. Вот и сейчас соблазнительные пакеты подверглись тщательной инспекции. С презрением были отвергнуты мешки с мукой, сахаром и солью. Картошка и лук тоже не произвели впечатления. Железные банки просто не представляли интереса. Зато потребовалось много выдержки, чтобы не откусить хоть немного нежной пахучей ветчины или дразнящего острым ароматом сыра.
-Понаехали тут! - Ворчала Брунгильда, осторожно роясь в мешках со снедью. -Еды нормальной привезти не могли! Что это, скажите пожалуйста! Безобразие!
Наконец ее поиски увенчались успехом. Длинная связка тоненьких сосисок, деликатных и скромных в своих целлофановых обертках, забытых под другими продуктами и не выставленных на мороз, оказалась тем, что надо. Совсем незначительное движение челюстями - и связка аккуратно укоротилась на несколько звеньев. Брунгильда удовлетворенно хмыкнула и победно удалилась с добычей, бурча что-то неодобрительное под нос. Ее возмущенное брюзжание не находило никакого отклика в теплой мягкой темноте кухни. Его слышал только Дом, но он молчал. Он еще не решил, как ему относиться к новым жильцам, и стоит ли как-то относиться к ним вообще.
4
Утро началось с неприятностей. Дом за ночь поостыл, и вылезать из-под теплых одеял совершенно не хотелось. Деревенские удобства, находившиеся во дворе, за домом, тоже не вызывали энтузиазма. Леночка капризно хлопала ресницами, а Марик отвернулся к стене и спина его выражала твердую решимость не подниматься с постели ни в коем случае, хотя бы и до самого вечера. Катя, печально вздыхая, вышла на кухню и остановилась перед печкой. Та ехидно щерилась дверкой, подперев бок огромной черной кочергой. Кате никогда в жизни не приходилось растапливать печь - она была городской девочкой, выросшей в доме с батареями, печку для разогрева которых всегда топил кто-то другой.
Двумя пальчиками Катя приоткрыла дверку и заглянула внутрь. Внутри было черно и холодно. Катя схватила березовую чурку, лежавшую на полу рядом с печью и бросила ее в черный печной зев. В ответ ей в лицо взвилось облачко вчерашней золы.
-Ах, так? - грозно спросила Катя.
И в печное нутро полетело еще несколько поленьев. Печка возмущенно подавилась, но ответных действий не предприняла.
Набив печку, Катя бросила внутрь кусочек скомканой газеты и поднесла к ней спичку. Краешек газеты занялся огнем.
- То-то же! - и Катя вновь взялась за дверку. Дверка, однако, закрываться не захотела.
Газета так и прогорела впустую, а из незакрывающейся дверки потянуло горьким дымом, который дают сырые дрова. Катя выгребла поленья на прикрепленный к полу у печки намертво большой железный лист и попыталась снова уложить из в топку, более аккуратно.
Печь ухмылялась ехидно раззявленой черной топкой, и было видно, что ей ничуть не хочется помогать неумелой хозяйке.
Так и нашел их через полчаса Семен Семеныч - чуть не плачущую Катю, всю перемазанную сажей - и пальцы, и щеки, и даже на носу была черная жирная полоса - и печь, подбоченившуюся приставленной к ее железному боку кочергой. Может, в другой момент Семен Семеныч и рассмеялся бы, а то и отпустил бы колкость, но вид жены, растерянной и смешной в этой черной угольной раскраске, неожиданно умилил его.
"Ах ты, горожаночка моя!" - и он нежно чмокнул Катю в покрасневший и холодный кончик носа. "Смотри, я покажу, как. Это очень просто. Нам только нужна растопка. Берешь ножик, и чик - отщепляешь лучину".
И через пять минут в печи ревел голодный огонь, а сама печь, будто и позабыв о недавнем бунте, зарумянилась бликами, бока ее разгорелись жаром, как щеки у молодицы на свидании с милым - сначала слегка и застенчиво, а потом пуще, и пуще, и уж не остановишь, а знай, поддавай топлива в топку!
Катя отерла сажу со лба, и месила в широкой миске тесто для оладий, а Семен Семеныч громыхал в сумках в поисках пузатой банки с клубничным вареньем.
Еще минут через пятнадцать в кухне образовалась Леночка, и начала учить Барби с розовыми ноготками рубить дрова алюминиевой вилкой, а когда запахло напропалую сдобным духом, и горка оладий выросла на тарелке, румяных, с хрустящим рубчиком на боках, то и Марик появился, как будто и не давал обета не вставать ни за что и никогда.
Когда последние остатки варенья были вылизаны с донышек блюдец, Семен Семеныч распорядился: "Поели -теперь поработаем. Женщины моют посуду, мужчины рубят дрова и носят воду. А потом всей семьей лепим снеговика - ночью выпал мягкий снег, снеговик получится знатный".
Снеговик и вправду получился на славу - все у него было на месте - нашлась и морковка для носа, и угольки для глаз, и детское ведерко вместо шапки. Лепя снеговика, все разохотились, и слепили еще и снежный домик, и накидали лопатами горку для Леночки. Семен Семеныч горку полил водой - не поленился для этого еще три раза подряд сходить на колодец, а потом порылся в сарае и вытащил оттуда на божий свет две пары маленьких деревянных лыж с брезентовыми полукружьями для ног.
"Антиквариат!" - Восхитился Семен Семеныч. "На них, дочка, еще твоя тетя Марина ходила. Вот не думал, что сохранились... Завтра будешь учиться кататься".
Тут как раз и кончился короткий зимний день, и Катя вновь колдовала над печкой, а в кастрюльке дымился незатейливый суп из тушенки и макарон, который показался однако же всем необычайно вкусным.
После ужина Семен Семеныч сказал: "А ведь Новый год уже не за горами. Игрушки в этом году клеим сами!"
Семейство уже ничему не удивлялось, а только молча наблюдало, как из очередного ящика появляются на свет баночки с клеем, ножницы, листы золотистой бумаги... "Ой, а я знаю, как цепи клеить!", - неуверенно произнесла Катя. и следующий час все, включая перемазавшуюся клеем куклу Барби, клеили цепи, а Марик клеил исключительно ленты Мебиуса, украшая их вырезанными из золотой и серебряной бумаги символами беконечности.
3
И только когда и он уснул под пестрым покрывалом (а звонкое похрапывание не оставляло сомнений в том, что он действительно уснул), из неприметной щели в стене выползла крыса Брунгильда.
Брунгильда жила в доме с незапамятных времен - с самого своего рождения. Жильцы в доме время от времени менялись, но всех их объединяла одна отвратительная черта - совершенно тупая и беспросветная нелюбовь к крысам. Жильцы заводили кошек, подмешивали отраву во вкусные сырные шарики и битое стекло в замазку для крысиных ходов. В борьбе с жильцами пали родители Брунгильды, родные и двоюродные дяди и тети, дедушки и бабушки, а также братья и сестры. Наверняка и самой Брунгильды давно не было бы в живых, кабы не ее острый ум, врожденная храбрость и обостренный нюх, позволявший учуять издалека не только лакомый кусочек, но и любую опасность. Кроме того, Брунгильда, в отличие от остального крысиного племени, которое досаждало Дому, прогрызая ходы и норы в его деревянном теле, сумела однажды принести ему неоспоримую пользу, даже спасти его от верной гибели. В чем именно заключался ее геройский поступок, она никому не рассказывала, и это осталось тайной, известной только ей - и Дому, потому что Дому известно абсолютно все, происходящее в его стенах. Дом заслуги не забыл, и, если остальному крысиному роду он не благоволил, то для Брунгильды сделал исключение, а, согласитесь, гораздо легче выжить в окружении врагов, если тебе помогают пол и стены. Брунгильда дожила до очень почтенных лет, но она была одинока, угрюма, и характер ее с ходом времени становился все хуже и хуже.
Людей Брунгильда не любила большой и крепкой нелюбовью, нелюбовь эта иногда чуть утихала, иногда усиливалась в зависимости разных приходящих и уходящих обстоятельств, тайных, как и большая часть загадочной Брунгильдиной жизни.. В то же время, будучи существом необычайно умным, Брунгильда хорошо понимала, что от людей зависит многое - и теплые стены, и корки хлеба, поэтому она смиряла свои чувства и переносила существование людского племени как неизбежное зло.
В эту зиму возникшие обстоятельства к любви не располагали, но, в то же время, зима стояла холодная, снежная, дом долгие месяцы был пуст и нетоплен, и Брунгильде приходилось дышать чаще, чем обычно, чтобы обогреть свои гнездо и постель собственным дыханием. А для теплого и частого дыхания ей нужна была пища, много пищи, за пищей же приходилось бегать по противному глубокому снегу в соседские дворы, со своими хозяевами, котами, и, что более важно - крысами. Конечно, Брунгильда за долгие годы приобрела репутацию сильного и храброго бойца, и соседские крысы в бой с ней вступать не спешили, но и счастливы ее приходу не были, особенно зимой, когда Брунгильда утаскивала у них из под носа лакомый кусочек. Тем более, что кусочки эти не валялись просто так, люди собирали их в мешки и корыта, на корм поросятам, и добыть их было не всегда просто. Последний визит к соседям прошел и вовсе неудачно - Брунгильда поленилась бежать далеко, и наведалась второй раз подряд в один и тот же дом, ближайший - к бабе Вере. Баба Вера была стара, жила одна, хозяйства большого не держала, и разжиться у нее было особенно нечем. Ее собственные крысы и то временами грызли такую неподходящую еду, как сырые морковь и репу из подпола, и сильно рассердились, увидев Брунгильду в своих владениях второй день подряд. Их предводитель Васюк, матерый детина со множеством шрамов, попросил Брунгильду со двора, вежливо, но с нажимом, и стало понятно, что, если она еще раз в ближайшее время покажется на территории Васюка, то репутацию бойца придется подтверждать вновь, а этого Брунгильде совсем не хотелось.
Поэтому Брунгильда была в душе рада появлению в Доме людей. Конечно, обстоятельства препятствовали радости, поэтому высказать эту радость не было никакой возможности, и она осталась тайной, что, впрочем, было неудивительно - подумаешь, одной тайной больше, какая разница?
Брунгильда долго прислушивалась к шуму, раздававшемуся сверху - топоту ног, бряканью печной дверцы и кочерги, скрипу старой деревянной мебели. Она дождалась, пока все утихло, и наступила полная тишина, потом для верности подождала еще, потом, на всякий случай, еще немножко, и только после этого тихо-тихо прокралась сквозь длинный лаз, неприметно выходящий наружу под кухонным столом.
В кухне было темно, и спокойно, и, что очень важно - тепло. Брунгильда повела длинным подвижным носом. Нос ожил и затрепетал, принюхиваясь, завертелся, да так резво, что, казалось, вот-вот он спрыгнет со своего места на серой крысиной мордочке и поскачет по полу, туда, откуда доносились потоки восхитительных, дивных запахов. Запахов еды.
Брунгильде и самой хотелось сорваться с места и броситься туда, куда звал ее нюх. Но, иди она на поводу у собственных носа и желудка, то не была бы она Брунгильдой, а, если учесть все возможные трудности жизни, то, скорее всего, она бы давно уже и не была вообще. Однако же она была, и вообще, и самой собой в частности, а потому, презрев и голодные спазмы в животе, и набегающую слюну, Брунгильда очень медленно и плавно, без суетливых движений, приблизилась к источникам соблазнительных запахов - к пакетам и сверткам, ворохом оставленным на полу.
Бесстрашного разведчика и обыкновенную серую крысу роднит одно обстоятельство: для них обоих самое главное в жизни - это не оставить следов. Оставленный след равнозначен смертному приговору, ибо люди преследуют с одинаковой ненавистью и чужих лазутчиков, и крыс. Глупая неопытная крыса, найдя еду, не думает о последствиях, а вгрызается острыми зубами в первый же лакомый кусочек. На следующий день люди находят прогрызенный мешок или объеденный кусок пирога, и немедленно отправляются в магазины на поиски яду. Брунгильде это было хорошо известно. И поэтому давным-давно она поставила себе за правило прикасаться только к тому, что можно или полностью съесть на месте, или утащить к себе в нору. Вот и сейчас соблазнительные пакеты подверглись тщательной инспекции. С презрением были отвергнуты мешки с мукой, сахаром и солью. Картошка и лук тоже не произвели впечатления. Железные банки просто не представляли интереса. Зато потребовалось много выдержки, чтобы не откусить хоть немного нежной пахучей ветчины или дразнящего острым ароматом сыра.
-Понаехали тут! - Ворчала Брунгильда, осторожно роясь в мешках со снедью. -Еды нормальной привезти не могли! Что это, скажите пожалуйста! Безобразие!
Наконец ее поиски увенчались успехом. Длинная связка тоненьких сосисок, деликатных и скромных в своих целлофановых обертках, забытых под другими продуктами и не выставленных на мороз, оказалась тем, что надо. Совсем незначительное движение челюстями - и связка аккуратно укоротилась на несколько звеньев. Брунгильда удовлетворенно хмыкнула и победно удалилась с добычей, бурча что-то неодобрительное под нос. Ее возмущенное брюзжание не находило никакого отклика в теплой мягкой темноте кухни. Его слышал только Дом, но он молчал. Он еще не решил, как ему относиться к новым жильцам, и стоит ли как-то относиться к ним вообще.
4
Утро началось с неприятностей. Дом за ночь поостыл, и вылезать из-под теплых одеял совершенно не хотелось. Деревенские удобства, находившиеся во дворе, за домом, тоже не вызывали энтузиазма. Леночка капризно хлопала ресницами, а Марик отвернулся к стене и спина его выражала твердую решимость не подниматься с постели ни в коем случае, хотя бы и до самого вечера. Катя, печально вздыхая, вышла на кухню и остановилась перед печкой. Та ехидно щерилась дверкой, подперев бок огромной черной кочергой. Кате никогда в жизни не приходилось растапливать печь - она была городской девочкой, выросшей в доме с батареями, печку для разогрева которых всегда топил кто-то другой.
Двумя пальчиками Катя приоткрыла дверку и заглянула внутрь. Внутри было черно и холодно. Катя схватила березовую чурку, лежавшую на полу рядом с печью и бросила ее в черный печной зев. В ответ ей в лицо взвилось облачко вчерашней золы.
-Ах, так? - грозно спросила Катя.
И в печное нутро полетело еще несколько поленьев. Печка возмущенно подавилась, но ответных действий не предприняла.
Набив печку, Катя бросила внутрь кусочек скомканой газеты и поднесла к ней спичку. Краешек газеты занялся огнем.
- То-то же! - и Катя вновь взялась за дверку. Дверка, однако, закрываться не захотела.
Газета так и прогорела впустую, а из незакрывающейся дверки потянуло горьким дымом, который дают сырые дрова. Катя выгребла поленья на прикрепленный к полу у печки намертво большой железный лист и попыталась снова уложить из в топку, более аккуратно.
Печь ухмылялась ехидно раззявленой черной топкой, и было видно, что ей ничуть не хочется помогать неумелой хозяйке.
Так и нашел их через полчаса Семен Семеныч - чуть не плачущую Катю, всю перемазанную сажей - и пальцы, и щеки, и даже на носу была черная жирная полоса - и печь, подбоченившуюся приставленной к ее железному боку кочергой. Может, в другой момент Семен Семеныч и рассмеялся бы, а то и отпустил бы колкость, но вид жены, растерянной и смешной в этой черной угольной раскраске, неожиданно умилил его.
"Ах ты, горожаночка моя!" - и он нежно чмокнул Катю в покрасневший и холодный кончик носа. "Смотри, я покажу, как. Это очень просто. Нам только нужна растопка. Берешь ножик, и чик - отщепляешь лучину".
И через пять минут в печи ревел голодный огонь, а сама печь, будто и позабыв о недавнем бунте, зарумянилась бликами, бока ее разгорелись жаром, как щеки у молодицы на свидании с милым - сначала слегка и застенчиво, а потом пуще, и пуще, и уж не остановишь, а знай, поддавай топлива в топку!
Катя отерла сажу со лба, и месила в широкой миске тесто для оладий, а Семен Семеныч громыхал в сумках в поисках пузатой банки с клубничным вареньем.
Еще минут через пятнадцать в кухне образовалась Леночка, и начала учить Барби с розовыми ноготками рубить дрова алюминиевой вилкой, а когда запахло напропалую сдобным духом, и горка оладий выросла на тарелке, румяных, с хрустящим рубчиком на боках, то и Марик появился, как будто и не давал обета не вставать ни за что и никогда.
Когда последние остатки варенья были вылизаны с донышек блюдец, Семен Семеныч распорядился: "Поели -теперь поработаем. Женщины моют посуду, мужчины рубят дрова и носят воду. А потом всей семьей лепим снеговика - ночью выпал мягкий снег, снеговик получится знатный".
Снеговик и вправду получился на славу - все у него было на месте - нашлась и морковка для носа, и угольки для глаз, и детское ведерко вместо шапки. Лепя снеговика, все разохотились, и слепили еще и снежный домик, и накидали лопатами горку для Леночки. Семен Семеныч горку полил водой - не поленился для этого еще три раза подряд сходить на колодец, а потом порылся в сарае и вытащил оттуда на божий свет две пары маленьких деревянных лыж с брезентовыми полукружьями для ног.
"Антиквариат!" - Восхитился Семен Семеныч. "На них, дочка, еще твоя тетя Марина ходила. Вот не думал, что сохранились... Завтра будешь учиться кататься".
Тут как раз и кончился короткий зимний день, и Катя вновь колдовала над печкой, а в кастрюльке дымился незатейливый суп из тушенки и макарон, который показался однако же всем необычайно вкусным.
После ужина Семен Семеныч сказал: "А ведь Новый год уже не за горами. Игрушки в этом году клеим сами!"
Семейство уже ничему не удивлялось, а только молча наблюдало, как из очередного ящика появляются на свет баночки с клеем, ножницы, листы золотистой бумаги... "Ой, а я знаю, как цепи клеить!", - неуверенно произнесла Катя. и следующий час все, включая перемазавшуюся клеем куклу Барби, клеили цепи, а Марик клеил исключительно ленты Мебиуса, украшая их вырезанными из золотой и серебряной бумаги символами беконечности.
