polet_fantazii (
polet_fantazii) wrote2006-02-03 05:21 pm
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
(no subject)
- Витамин Це, чтобы не было морщин на лице! - говорила мама и хитро улыбалась, протягивая мне маленький, желтый, офигительно кислючий шарик.
После этого она обычно добавляла - А витамин Де, чтобы не было морщин на...
И замолкала, и отказывалась отвечать на вопросы. Эффект витамина Де относился к разряду тех самых страшных тайн, про которые "Вырастешь - узнаешь", а маленьким знать не положено.
Я с тех пор выросла изрядно, мне уже страшно сказать, сколько лет, и я давно переросла тот роковой двадцативосьмилетний рубеж, который, по моим наблюдениям за мамиными подругами, переступать не стоило, потому что до двадцати восьми люди хоть и старенькие, но еще ничего, терпимо, а вот после превращаются просто в ужасные развалины, и было ясно, что радость жизни уже не для них. Люди старше двадцати восьми отказываются от Шоколада, потому что им "больше не вкусно", от Мультиков, потому что им "больше не интересно", и их невозможно упросить сорваться наперегонки по гладкому асфальту по пути в магазин, потому что "на каблуках тяжело, и вообще взрослые тети не бегают".
В двадцать восемь лет надлежало, по моему разумению, покончить с собой, если уже не доведется тихо загнуться от старости или какой-нибудь ужасной болезни, которых навалом, и которые непременно поражают тех, кто, как и я, садится на свежую, обманчиво приветливую травку, а то и на бетонный парапет, принимает в дар вкусную карамельку, только наполовину обсосанную щедрым другом, лопает утянутое немытыми руками из авоськи на кухне немытое же яблоко и вообще живет во все свое удовольствие, какое только удается укрыть от взрослых, потому что те-то уж непременно все испортят, как только узнают.
И ведь кое в чем я-таки тогда была права, потому что и вправду оказалось, что мир взрослых суетлив, полон скуки, отрыжки и дурных запахов, a все вожделенные Страшные Тайны за семью печатями - никакие не тайны, а просто до зевоты скучные общеизвестные факты или просто глупые выдумки, в сто раз глупее, чем плыть на воображаемом корабле по штормящему морю, спасая друга, который хотел поймать чудо-золотую-рыбу, да и выпал за борт, в пучину вод.
"Не бывает золотых рыб в диванных подушках! Это глупости!" Ага. А морщины неизвестно где, которые надлежит лечить жирорастворимым витамином - умности, ага. И невыразимой красоты рубиновые капли витамина Е - который только проглотишь, и сразу живот вырастет, и станет вот таким же огромным, в полосках, как арбуз, и внутри начнет шевелиться и толкаться, выпирая буграми, Неизвестно Кто - тоже умность, конечно…
Но в то же время выяснилось, что к двадцати восьми годам вырабатывается стойкая и необоримая привычка жить, избавиться от которой, пожалуй, труднее, чем от алкоголизма. Именно этой привычке обязаны города и веси, наполненные скучными, вялыми, апатичными личностями, что живут в силу инерции и медленно превращаются в стариков и старух.
Знаете, чем отличаются старухи от молодых? Они не плачут. Они не помнят, как это делается. Старухи сидят у стола, и в их комнатах пахнет лавандой и смертью. Они сидят и перебирают костяными пальцами старые пожелтевшие письма, между листами которых хранятся сушеные розы, давно потерявшие и цвет, и аромат, и не помнят - откуда эта роза, кто прислал ее и зачем, и почему надо было плакать в тот день, когда пришло письмо, и размывать упавшими каплями слез синие, и без того водянистые чернила, которые покрывают мелкими завитушками хрупкую, как остеопорозные кости, бумагу. Старухи смотрят стеклянными глазами на листы, на розу, на бледную кляксу и не двигаются, пальцы их холодны, а кровь в выбухающих под пальцами венах нe ярче бледных чернил. Они бесстрастны, как Парки, безжизненны, как лягушки в зимней спячке, они цедят валидол и цепляются побелевшими в костяшках пальцами за жизнь не потому, что действительно хотят жить, а просто потому, что давно привыкли совсем ничего не терять и не выбрасывать, а складывать на вечное хранение в шкаф, пересыпая нафталином.
Я не хочу превращаться в старуху. Я хочу, чтобы моя кровь билась тугим горячим пульсом, окрашивая кожу в живой розовый цвет. Я хочу смеяться громко и рыдать в голос, я хочу трепать по ветру пыльные пряди волос и чихать от бьющего в нос терпкого запаха полыни, целоваться на морозе и клацать в жару зубами о край выуженного из колодца студеного цинкового ведра.
Я пойду в аптеку и попрошу толстяка за конторкой насыпать мне целый кулечек витаминов, чьи названия начинаются на буквы всех когда-либо существовавших алфавитов, и пусть они переливаются у меня в руках и смешно щекочутся на языке - витамин любви, витамин радости и витамин оптимизма.
И пусть еще он не забудет дать мне самый дорогой и самый важный витамин, самый главный, витамин Ше - чтобы не было морщин на душе.
После этого она обычно добавляла - А витамин Де, чтобы не было морщин на...
И замолкала, и отказывалась отвечать на вопросы. Эффект витамина Де относился к разряду тех самых страшных тайн, про которые "Вырастешь - узнаешь", а маленьким знать не положено.
Я с тех пор выросла изрядно, мне уже страшно сказать, сколько лет, и я давно переросла тот роковой двадцативосьмилетний рубеж, который, по моим наблюдениям за мамиными подругами, переступать не стоило, потому что до двадцати восьми люди хоть и старенькие, но еще ничего, терпимо, а вот после превращаются просто в ужасные развалины, и было ясно, что радость жизни уже не для них. Люди старше двадцати восьми отказываются от Шоколада, потому что им "больше не вкусно", от Мультиков, потому что им "больше не интересно", и их невозможно упросить сорваться наперегонки по гладкому асфальту по пути в магазин, потому что "на каблуках тяжело, и вообще взрослые тети не бегают".
В двадцать восемь лет надлежало, по моему разумению, покончить с собой, если уже не доведется тихо загнуться от старости или какой-нибудь ужасной болезни, которых навалом, и которые непременно поражают тех, кто, как и я, садится на свежую, обманчиво приветливую травку, а то и на бетонный парапет, принимает в дар вкусную карамельку, только наполовину обсосанную щедрым другом, лопает утянутое немытыми руками из авоськи на кухне немытое же яблоко и вообще живет во все свое удовольствие, какое только удается укрыть от взрослых, потому что те-то уж непременно все испортят, как только узнают.
И ведь кое в чем я-таки тогда была права, потому что и вправду оказалось, что мир взрослых суетлив, полон скуки, отрыжки и дурных запахов, a все вожделенные Страшные Тайны за семью печатями - никакие не тайны, а просто до зевоты скучные общеизвестные факты или просто глупые выдумки, в сто раз глупее, чем плыть на воображаемом корабле по штормящему морю, спасая друга, который хотел поймать чудо-золотую-рыбу, да и выпал за борт, в пучину вод.
"Не бывает золотых рыб в диванных подушках! Это глупости!" Ага. А морщины неизвестно где, которые надлежит лечить жирорастворимым витамином - умности, ага. И невыразимой красоты рубиновые капли витамина Е - который только проглотишь, и сразу живот вырастет, и станет вот таким же огромным, в полосках, как арбуз, и внутри начнет шевелиться и толкаться, выпирая буграми, Неизвестно Кто - тоже умность, конечно…
Но в то же время выяснилось, что к двадцати восьми годам вырабатывается стойкая и необоримая привычка жить, избавиться от которой, пожалуй, труднее, чем от алкоголизма. Именно этой привычке обязаны города и веси, наполненные скучными, вялыми, апатичными личностями, что живут в силу инерции и медленно превращаются в стариков и старух.
Знаете, чем отличаются старухи от молодых? Они не плачут. Они не помнят, как это делается. Старухи сидят у стола, и в их комнатах пахнет лавандой и смертью. Они сидят и перебирают костяными пальцами старые пожелтевшие письма, между листами которых хранятся сушеные розы, давно потерявшие и цвет, и аромат, и не помнят - откуда эта роза, кто прислал ее и зачем, и почему надо было плакать в тот день, когда пришло письмо, и размывать упавшими каплями слез синие, и без того водянистые чернила, которые покрывают мелкими завитушками хрупкую, как остеопорозные кости, бумагу. Старухи смотрят стеклянными глазами на листы, на розу, на бледную кляксу и не двигаются, пальцы их холодны, а кровь в выбухающих под пальцами венах нe ярче бледных чернил. Они бесстрастны, как Парки, безжизненны, как лягушки в зимней спячке, они цедят валидол и цепляются побелевшими в костяшках пальцами за жизнь не потому, что действительно хотят жить, а просто потому, что давно привыкли совсем ничего не терять и не выбрасывать, а складывать на вечное хранение в шкаф, пересыпая нафталином.
Я не хочу превращаться в старуху. Я хочу, чтобы моя кровь билась тугим горячим пульсом, окрашивая кожу в живой розовый цвет. Я хочу смеяться громко и рыдать в голос, я хочу трепать по ветру пыльные пряди волос и чихать от бьющего в нос терпкого запаха полыни, целоваться на морозе и клацать в жару зубами о край выуженного из колодца студеного цинкового ведра.
Я пойду в аптеку и попрошу толстяка за конторкой насыпать мне целый кулечек витаминов, чьи названия начинаются на буквы всех когда-либо существовавших алфавитов, и пусть они переливаются у меня в руках и смешно щекочутся на языке - витамин любви, витамин радости и витамин оптимизма.
И пусть еще он не забудет дать мне самый дорогой и самый важный витамин, самый главный, витамин Ше - чтобы не было морщин на душе.